Elder: who tells your story?

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Elder: who tells your story? » Specialis Revelio » Seconds to save her [январь, 1979]


Seconds to save her [январь, 1979]

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

Brice Livingston & Liam Goldstein
самые мрачные и темные закоулки графства Гэмпшир | январь 1979 года

http://funkyimg.com/i/2gXFb.png http://funkyimg.com/i/2gXFc.png

+2

2

Он просто невыносим! Совершенно невозможный, очень грубый, скучный, невоспитанный и неотесанный. Связываться с ним - роковая ошибка Брайс. Полагаться только на себя - вот её золотое правило. Стоило его нарушить и пришлось пожимать плоды последствий. Брайс же привыкла все делать сама, справляться со всеми трудностями, полагаться на свои силы. В общем, быть совершенно самостоятельной во всех своих решениях. Что подтолкнуло её на этот путь, который ей пришлось пройти вместе с таким болваном, как Уилльям Голдштейн? Вспоминая о нем, Брайс передернуло. Она не просто давала ему второй шанс, она давала ему третий, четвёртый, но он из раза в раз упускал его. Невероятный глупец!
Когда Ливингстон узнала об этом жутком вирусе, её натура потребовала выяснить все, понять все и рассказать людям правду так, как она умеет лучше всего. Этот вирус представлял угрозу не только чистокровным волшебникам, ведь даже если на секунду предположить, что вирус усовершенствуется, то шансов не останется ни одного из представителей волшебного мира. Брайсли не была пессимистом, напротив, её характеру соответствуют слова «оптимистичная», «весёлая», «энергичная», но вопрос с вирусом заставил посмотреть её на ситуацию с другой стороны. Может быть это влияние хмурого Голдштейна, который невероятнейшим образом ворвался в её жизнь и перевернул все с ног на голову.
Брайс было искренне его жаль. Лиам потерял брата, его жизнь шла под откос и его хмурое лицо лишь справедливое продолжение испытаний, которые взвалилось на его плечи. Ливингстон увидела в знакомстве с ним шанс - оказаться в самом центре этой невероятно загадочной истории - раз; приложить все усилия, чтобы Уилльям Голдштейн перестал быть хмурым и мрачным хотя бы на минуту - два. Если с первым Брайс отлично справлялась, то втрое выходило хуже некуда. Они столько времени проводили вместе, встречались с людьми, копались в книгах (копалась в книгах Брайс, да и общалась с людьми тоже Брайс, но источником информации, как правило, был Лиам). В общем, их связывало общее дело, но разные мотивы - Брайс хотела разобраться во всем этом кошмаре, хотела поведать людям правду и предупредить их, Голдштейн же ставил более приземлённую задачу - отомстить за смерть своего брата. Возможен именно это вносило такой дисбаланс в их неидеальный симбиоз. Брайс из-за всех сил старалась быть милой с Голдштейном, доверяла ему, хотя он, совершенно точно, не отвечал подобной взаимностью. Но Ливингстон не унывала и считала, что от их партнёрства больше плюсов, нежели минусов. Но, Мерлин, как же ей хотелось встряхнуть эту кислую физиономию Голдштейна!
Когда огромная сова принесла Брайс конверт с посланием, девушка захотела сообщить об этом Голдштейну. Целых десять секунд она не могла опомниться и вспомнить, что их неидеальному союзу пришёл конец. Впервые за их знакомство Лиам сорвался. Он был бешеный, просто сумасшедший, накинулся на Брайс, словно это она ничего ему не рассказывает и скрывает информацию! Да, тонкости не работы и методом ему знать не стоило, но любая зацепка, которая оказывалась в её руках была передана Голдштейну, как равнозначному партнеру. Ливингстон понимала, что связываясь с ним, она должна быть откровенна, доверие таких людей нужно заслужить, а он был смертельно ей необходим. Старательно доказывая ему преданность их делу, Брайс искренне не понимала, почему не получает должное отдачи. Он был груб с ней, не хотел разговаривать. А когда она позвала его в паб после длительного рабочего дня, он посмотрел на нее, как на безумную. В такие моменты руки Брайс опускались, она думала, что пора нестись в свободное плавание и оставить Голдштейна одного, но, согласно своему уникальному характеру, снова давала ему шанс.
В этот раз все было иначе. Его слова ранили и заставляли задуматься. Столько времени потрачено, а они все также стоят на месте, не добившись, по сути, совершенно ничего. Он был прав. Но нельзя было судить за это Ливингстон. Её самоотдача, самоотверженность работе была очевидна: связь с родными ограничивалась редкими письмами, с друзьями Брайс не виделась уже слишком долго, чтобы даже называть примерное время. О свиданиях вообще не шло и речи. Брайс была полностью сосредоточена на работе, поэтому винить её было, по меньшей мере, несправедливо. Выслушав тираду Лиама, Брайс согласилась, что на этом моменте их пути должны разойтись. Они слишком разные, по-разному смотрят на проблемы, а главное - на их решения. Прощание с Голдштейном не было тяжелым, но сложно отрицать, что его присутствие в жизни Брайсли приносило какое-то разнообразие. Невозможно не признать очевидного факта - девушка прикипела к Лиаму, она привыкла к его мрачному лицу, молчаливости, недоверию к ней, к тому, как он настороженно смотрит, как она флиртует с незнакомым человеком, чтобы узнать что-то полезное. Удивительно, как незнакомые люди становятся чем-то значимым и привычным спустя непродолжительное время. Поэтому, не отдавая себе отчёта, после прочтения полученного послания, Брайс написала всего несколько слов и отправила Голдштейну весточку, прощальный подарок.
Возможно это невероятная глупость - трансгрессировать в полном одиночестве в такое сомнительное место ради встречи с незнакомцем. Брайс никогда не была неосмотрительной, скорее отчаянной и храброй. Тем более ссора с Лиамом подтолкнуло её на отчаянные меры. Письмо, которое она получило, было совершенно прямым. Волшебник, который написал его, знал, что Брайсли копает, он знал её имя, он знал, что ей нужна информация. Он не назвал своё имя, написал, что знает кое-что полезное и может помочь. Девушка не могла знать, откуда этот человек узнал о её расследовании, слишком много удочек было закинуто, но если эта информация окажется полезной - риск оправдывает себя. Получив письмо, на нем же Брайс приписала своим пером аккуратно выведенные слова для Голдштейна: после встречи все тебе расскажу. Слишком мило с её стороны, если учесть как он себя вёл с ней в последний раз. Но Брайс из раза в раз представляла себя на его месте: как бы она чувствовала себя, если бы один из её братьев или одна из сестёр умерла. Поэтому он имел право знать, что она направилась на встречу, которая сулила хоть что-то. В данном случаи, даже это значило многое.
Её шаги разносились по всей улочке. Она была тесной, грязной, без единого фонаря. Брайс достала свою волшебную палочку, чтобы на её конце загорелся маленький огонек. Первые минуты Брайс сопровождала уверенность и надежда, но очень скоро их место заняло волнение. Она находилась в ужасном месте, совершенно одна, не зная чего ожидать. Её ужас усилился, когда за спиной она услышала  шаги и шелест тяжёлых мантий. Она обернулась и перед ней возвышались две тёмные фигуры. Их лиц она бы не увидела, даже если бы хотела: они были прикрыты ужасающими масками. В руках они держали свои волшебные палочки, эти темное фигуры внушали страх не только своим внешним видом, они издучали особую ауру - смерти и боли. Спросите, какой самый большой страх может испытать маглорожденная волшебница и каждый ответит - Пожиратели смерти.
Брайс пятилась назад, словно это могло её спасти. Тяжелые фигуры двигались с ней, сначала они делали это беззвучно, но потом улочку заполнили их ужасающие голоса. Они смеялись и Брайс их веселила. Беззащитная, маленькая, она как птичка в клетке безумно металась глазами в надежде увидеть открытую дверцу и упорхнуть на свободу. Но шансов не было, она была заперта и на милости у двух убийц.
- Мы слышали, что маленькая грязнокровка хочет узнать о вирусе, - прошипел один из Пожирателей. Его голос был молодой, он был возбуждён этим моментом, ему не терпелось поиграть со своей жертвой. Фигуры наваливались на Брайс, наслаждаясь ее страхом. Второй оживлённо захихикал, его голос был высокий, скрипучий, ужасно неприятный. Казалось, что он во всем подражает своему другу и смеялся только после своего товарища. - Мы пришли рассказать и показать, что мы делаем с любопытными грязнокровками, - отозвался первый, останавливаясь в восьми шагах от девушки. Его друг остановился рядом с ним и, как казалось, ждал команды. - Можешь кричать громко - разрешил Пожиратель, сопровождая свою реплику мерзким смешком.

Отредактировано Brice Livingston (2016-10-02 14:14:35)

+1

3

Связываться с журналисткой было ошибкой с самого начала, но Лиаму нужно было пролезть туда, куда у простых смертных доступа нет, а у представителей прессы есть. Она могла помочь ему достать важные сведения, найти нужных людей и докопаться до правды. Да, у него был личный мотив, и во многом именно эмоции руководили его поступками, но Голдштейн умел рассуждать здраво и понимал, что в одиночку ему не добиться правды, а среди остальных пострадавших от вируса он не нашел себе союзников. Либо они боялись, либо были уверены, что правды не добиться, либо знали ее, но скрывали. Все это выводило его из себя. Куинни и мама были в Дорсете у Скамандеров, что значительно облегчало его существование, отец же мог сам о себе позаботиться если что. Их дом в Фалмуте опустел, потому что после смерти Найджела даже Лиам отказывался переступать его порог. Он снова перебрался в свою пустую квартиру в Лютном переулке. Жить в Косом переулке ему было не по карману, а в Лютном сдавали вполне годное по условиям и по цене жилье. Там они с Брайс и устроили их штаб. Весь пол был завален бумагами, газетами, одна из стен небольшой гостиной соединенной с крошечной кухонькой была увешана колдографиями, вырезками из газет, выписками из архивов и прочим. Лиам ежедневно, ежечасно смотрел на все это многообразие, пытаясь найти что-то общее, хоть какую-то ниточку, но ничего не получалось.
Он не мог летать, что тоже выводило его из себя. Лиам даже ходил с трудом, но мало кто догадывался насколько все серьезно, потому что передвигался Голдштейн очень быстро и так, будто совершенно здоров и не принимает столько зелий, что хватило бы на целое отделение в Мунго. Все это бездействие раздражало его, и когда Брайсли в очередной раз не поделилась с ним своими находками, Уилльям сорвался. Он никогда ни на кого не был так зол, но Ливингстон удалось вывести его из себя  окончательно. За последние месяцы из нахального и веселого Лиама он превратился в угрюмого, замкнутого и совершенно неуравновешенного Уилльяма. Если бы Фредди увидела его таким, то непременно назвала бы его куском дерьма, и была бы права. Лиам очень давно не видел Фредди, с тех пор как ушел из команды. Они даже переписываться перестали, хотя он видел ее на похоронах Найджела, кажется, она даже пыталась с ним поговорить, но Уилльям был слишком подавлен, чтобы обращать внимание на окружающих, даже таких близких, как Уинифред. А потом писать ей было уже стыдно и неловко как-то, если вспомнить как они расстались. Поэтому Лиам переключился на более насущные дела, уйдя с головой в свое расследование, и так удачно ему попалась Брайс.
Поначалу она его раздражала своим неуемным позитивом, чересчур энергичная и яркая девушка никак не вписывалась в те суровые реалии, в которые Лиама окунула жизнь. Но постепенно он привык не обращать внимания на ее болтовню, если она не по делу. Он не раздражался, когда она начинала напевать что-то пока писала различным людям письма, или оставляла у него свои заметки, а потом обязательно возвращалась за ними спустя час или два. Но тот случай стал последней каплей. Лиам просто взорвался, потому что она скрыла от него некоторые документы. Да, он был не прав, что накинулся на девушку, и даже осознал это уже после того, как прошло несколько дней и он остыл. Но таки им лучше было разойтись, ибо методы их работы и желаемый конечный результат очень разнились и создавали препятствия. Лиаму не нужно было признание общественности, помощь следствию и прочее. Он жаждал мести, и он ее получит. Не сразу, но Голдштейн найдет того, кто устроил все это.
Лиам не сразу услышал стук в окно. Он разбирал бумаги, что оставила у него Брайс и пытался понять что он упустил, найти хоть какую-нибудь зацепку, но все безрезультатно. С трудом поднявшись со стула, Голдштейн впустил в комнату сову, птица показалась ему знакомой, но он не придал этому значения, бросив ей крекер и переключился на письмо. На нем почерком Ливингстон было выведено несколько слов, а содержание самого письма оказалось крайне интересным, но что-то в нем Лиама насторожило. - Вот идиотка! - выругался Голдштейн. То ли лекарственные настойки тормозили его мозг, то ли он действительно тугодум, как говорила когда-то Фредди, но Уилльяму понадобилось несколько минут, чтобы все понять и решить для себя что-то, и так как составлять подробный план действий времени не было, он засунул письмо в карман куртки и, прихватив в собой трость, трансгрессировал по указанному адресу.
Гэмпшир встретил его мраком наступающей ночи и ужасной сыростью, от которой у него заныли все переломанные когда-то кости. Но времени жалеть себя не было. Нужно было найти Брайс. Вот говорил же он ей, что нельзя соваться в такие вещи в одиночку, говорил, что сейчас опасно высовываться и нужно действовать аккуратнее. Но кто ж его будет слушать! Он же глупый напыщенный индюк, который только и думает что о своих метлах.
Ему показалось, что в соседнем переулке раздались шаги, а потом голоса. Голоса Брайс он не слышал, но почему-то был уверен, что обращались именно к ней, предчувствие что ли. Перехватив покрепче трость, в полной темноте, Лиам осторожно показался из-за угла. Две фигуры в балахонах надвигались на кого-то. Зрелище не из приятных, не только потому что вокруг был грязный переулок. Просто эти двое излучали такую животную ненависть, что даже Голдштейну, который играл в одной из самых жестоких команд по квиддичу, стало не по себе. Он не видел из-за развивающейся черной ткани на кого, но это было не важно. Напасть на Пожирателей смерти это опасно, тем более ему, хромому калеке, но выбора у него не было. Несмотря на комплекцию и в целом весьма не поворотливую походку Лиам двигался практически бесшумно, даже если не обращать внимания на хромоту. Хотя эти двое были так уверены в своем превосходстве, что не услышали бы его даже если бы он просто подошел к ним сзади.
- Остолбеней! - спокойно проговорил Лиам, хотя если приглядеться, то можно было заметить как палочка в его руке дрогнула. Один из Пожирателей ударился спиной о стену и осел на землю. Второму повезло меньше. Его Лиам ударил тростью. Да, он уже не мог быть лучшим загонщиком команды города Фалмут, не мог отбивать бладжеры так точно, как раньше, но сила удара у него осталась прежней и всей этой силой он сейчас ударил своему противнику по спине, затем добавил коленом в живот и заставил его встать на колени. - Можешь кричать громко, - проговорил Лиам, склонившись к своей жертве. Он не собирался их убивать, но проучить стоило. Если бы это были взрослые опытные Пожиратели, то Голдштейн уже лежал бы в луже собственной крови, но эти двое явно были намного младше него и решили позабавиться, заманив любопытную девчонку на темную улочку. Еще один удар трости по затылку и Пожиратель повалился наземь рядом со своим подельником. - Кажется, я ничего не пропустил, - в своей обычной угрюмо-нахальной манере произнес он, опираясь на трость. Все-таки такие серьезные физические нагрузки ему пока еще противопоказаны.

+1

4

Что с нами происходит, когда нас одолевает настоящий, неподдельный ужас и страх? В собственных мыслях мы предстаем, как правило, героями, смельчаками, движущей силой, которая борется до конца, не важно какого. В наших фантазиях мы — львы, благородные звери, готовые вырвать свою жизнь собственной пастью. Глаза наши искрятся от непонятно откуда взявшейся энергии, сила во всем нашем теле заставляет крепко вцепиться в волшебную палочку, а голос уверенно произносит заклинания, которые способны спасти нам жизни. Такая яркая и живая картинка боя, в котором мы настоящие герои, в эти моменты мы все делаем правильно, ведь наша фантазия пишет правильный сценарий, но он как всегда разительно отличается от нашей настоящей жизни.
Когда смотришь в глаза хищника, ты видишь только желание поймать жертву, ты чувствуешь жар его азарта. Страх пронзает твоё тело, каждая его клетка отзывается ужасом и трепетом. Ты застываешь, охваченный непониманием и тебе кажется, что короткое мгновение длится уже целую вечность. И в это время ты видишь то, что было. И, возможно, то, что могло бы быть.
Брайс так редко навещает свою семью. Маглы, поэтому она теперь так далека от их мира. Оправдывается каждый раз перед самой собой, когда пишет письмо маме, рассказывая про свою жизнь, которая наполнена только одним — работой, пусть и любимой. Мама, читая письмо от своей Элли, не понимает где то самое волшебство в её жизни, если все будние и выходные дочери посвящены только работе. Где волшебство, которое ворвалось в жизнь одиннадцатилетней девочки вихрем, перевернув все с ног на голову. Теперь она уже взрослая и её голова заполнена теми же тяжелыми мыслями, которые одолевают всех, вне зависимости есть у них волшебная палочка или нет. Не такой жизни хотела для своей дочки миссис Ливингстон: одинокая, скучающая молодая женщина, которая не видит самого главного, заполняя пробелы совсем не тем, чем нужно.
Здесь и сейчас, когда страх перед ужасающими фигурами захватили сознанием Брайсли, её телом, её разумом, мысли стремились туда, где она была в безопасности. Её дом, наполненный людьми, которых она безмерно любит: братья и сестры, которые принимали её любой, ценили её и приносили в жизнь Брайс волшебство, даже не обладая магией. В эти мгновения, когда Брайсли уже решила, что это конец, её жизнь может оборваться сейчас, она жалела о том, что пренебрегала тем, что по-настоящему важно. Близкие Брайс всегда учили её наслаждаться мелочами, каждый мгновением жизни, ценить её и самой быть её хозяйкой, они учили свою Элли окружать себя теми людьми, которые делают её счастливой, не заботиться о том, что будут думать другие и всегда прислушиваться к своему сердцу.
Сейчас она могла бы быть не здесь, быть совершенно в другом месте, не одна, как Ливингстон привыкла. Если бы её работа была работой, а не жизнью, сейчас Брайс была бы в безопасности. Эта глупая жажда расставить все по своим местам, сосредоточиться на том, что как кажется важно и не замечать реального — настоящие проблемы мисс Ливингстон. И сейчас, когда её жизнь может оборваться, только сейчас она это понимает. Возможно она могла бы обращать внимания на людей вокруг не как как предмет своей работы, а как на людей, которые могут сделать её счастливой? За эти мгновения столько мыслей пронеслось в её голове, настоящая пытка, ведь ты будто бы познал весь смысл прямо перед концом.
Брайс не могла посмотреть в глаза хищников, находившихся перед ней. Фигуры в длинных чёрные мантиях и с ужасающими масками на лице внушали ужас в каждого, кто их встречал. Но Брайс относилась к той категории волшебников, кто породил гнев этих монстров. Маглорожденная волшебница могла не питать надежды, если на её пути встали Пожиратели — беспощадные борцы за свою правду. Брайсли вцепилась пальцами в стенку за свей спиной, отступать было больше некуда и оставалось только смотреть, как тяжелые фигуры наступали всё ближе и ближе. Сердце бешено билось и время казалось таким затянутым, таким долгим: смех Пожирателей был каким-то отстранённым, будто бы не здесь и мысленно Брайс находилась будто в другом месте. Только хорошо знакомый для неё голос пробудил её из состояния ужаса, в котором она прибывала, пожалуй, впервые за всю свою жизнь. Брайс не видела его, пока его голос не отозвался, не разбудил её ото сна.  Его голос прозвучал уверенно и вспышка, выпущенная его палочкой, на короткое мгновение озарило его лицо. Никогда в жизни Брайс так не радовалась его появления. Глупо отрицать, хоть они с Лиамом и были знакомы всего ничего, для Брайс он уже не был чужим человеком. И сейчас, прямо сейчас он спас её жизнь! Он был таким смелым, таким сильным в это мгновение. Он не был тем Лиамом, который раздражал Брайс каждую секунду их совместного времяпровождения. Сейчас он был героем и не иначе. Сейчас девушка хотела кинуться в его объятия, благодарить его за спасение и пообещать, что она будет терпеливее к нему и поможет ему докопаться до правды, не смотря на их размолвку.  Ещё мгновение и лицо Брайсли должна была озарить улыбка, но слова Голдштейна снова перевернули все с ног на голову. Его самодовольство, нахальство как всегда все портят. Брайс скривилась и очень тихо, но очень грубо прошептала: — Всё было под контролем.
Конечно не было! Сморозив совершенную глупость Брайс поняла на сколько глупо это звучало и как идиотски она сейчас выглядит: испуганная и одновременно обиженная. — Зачем ты здесь? — также тихо продолжила Брайс. Совершенно отчетливо понимая, что она говорит глупости, почему она не может признать свою вину и просто дать волю своему ужасу? Конечно может, поэтому уже через секунду девушка несётся в сторону друга, хотя прежде она его никогда так не называла, чтобы обнять его. Вцепившись своими руками в Лиама, Брайс залилась слезами, шепча слова благодарности человеку, которого ещё десять минут назад, казалось бы, она ненавидит.

+1

5

- Всё было под контролем.
Она произнесла это с такой обидой, будто Лиам только что прервал лучшее в ее жизни свидание. Голдштейн хмыкнул, поджав губы. Он мог не приходить, мог оставить ее один на один с этими двумя, но тогда на следующий день он узнал бы из газет, что журналистка “Ежедневного Пророка” Брайли Ливингстон погибла от рук Пожирателей смерти в подворотне в Гэмпшире.
Но Лиам этого не хотел. Ему нравилась Брайс, они же были друзьями, не смотря на то, что постоянно ссорились и раздражали друг друга, но они были друзьями, возможно, даже немного больше, чем друзьями, потому что Голдштейн поймал себя на том, что действительно испугался, когда понял, что она отправилась туда одна, сообщив ему о встрече так поздно. А если бы вообще не сообщила? Что бы он тогда делал? Все эти мысли занимали его, пока он в темноте разглядывал два тела, лежавших перед ним. По хорошему их стоило бы просто убить и у Голдштейна не дрогнула бы рука сделать это, но он знал, что Брайс ему не позволит.
- Мимо проходил, - в тон девушке отозвался Лиам. Он не любил, когда его заслуги принижали. В конце концов, он только что спас ей жизнь, а она ведет себя как маленькая обиженная девчонка.
Голдштейн пошатнулся, но устоял на ногах, когда Брайс внезапно кинулась к нему с объятиями. Он не ожидал такого и даже не сразу нашелся, что делать. Обычно девушки его не обнимали и уж тем более не заливались слезами у него на груди.
- Эй-эй, потише, - упершись тростью в землю проговорил Лиам, одной рукой обнимая девушку. - Я же калека, не забывай. Он усмехнулся своим словам. Как сейчас просто было говорить об этом, хотя когда он лежал в госпитале рассуждения лекарей о том, что Лиам возможно навсегда останется хромым приводили его в бешенство и если бы у него была палочка или возможность подняться, то он бы разнес весь этаж Мунго. Но сейчас он уже сам шутил об этом, особенно когда приходилось брать трость, ибо ходить много и долго ему все еще было тяжело, и иногда приходилось опираться на деревянную палку с металлическим набалдашником. Хотя сегодня он взял ее скорее как оружие, нежели как помощника, но и там, и там пригодилась, как удалось убедиться.
Уилльям не умел успокаивать, и вообще терялся в присутствии плачущих женщин, ведь обычно они плакали из-за него, швыряли в него вещами, некоторые, как Фредди даже заклинаниями кидались в него, но, к счастью, она промазала. А тут он не был виноват в слезах Брайс, и должен был что-то сделать. Хорошо, что она не видела его лица, иначе до конца жизни припоминала бы ему его растерянное и даже перепуганное выражение. Голдштейну пришло в голову только одно, и он погладил свободной рукой Брайс по волосам, призывая ее успокоиться. Лиам редко с кем был нежным или добрым. Только Морган это удалось, но ненадолго, и потом она снова наблюдала того самого всех раздражающего хамоватого и наглого Лиама Голдштейна, которого боготворили все фанатки “Соколов”. Он до сих пор получает страдальческие письма от поклонниц с призывом вернуться в команду, потому что “Соколы” стали не те после его ухода. Хотя чаще всего ему просто пишут, что если он не ответит, то она покончит с собой. На такие письма Лиам не отвечает никогда, пока еще ни одна из таких девочек не лишила себя жизни, а ему нравится брать их на слабо.
- Ну что ты? Все же закончилось, - говорил он, гладя Брайс по плечу. Ему хотелось как следует отругать ее, устроить ей такой грандиозный разнос, какого не устраивал еще никому и никогда, но Уилльям решил придержать его на попозже, а сейчас нужно было что-то делать с этими двумя. Но перед этим привести в чувство Ливингстон. - Брайс, успокойся, все уже позади. Его голос звучал приглушенно, потому что Лиам уткнулся носом в макушку Брайсли. Она была такая маленькая рядом с ним, что едва доставала до плеча, и это многим казалось милым, когда они где-то появлялись вместе. Все почему-то были уверены что раз они так много времени проводят вместе, то непременно встречаются.
- Нам же нужно еще что-то сделать с этими двумя, - проговорил Голдштейн, поднимая голову и снова глядя на парочку тел рядом с ними. - Что? - спросил он, когда Брайс подняла на него глаза. - Я же не предложил их убить. Но сделать что-то нужно. Ну, не плачь. Лиам улыбнулся и снова обнял Брайс за плечи. Ему очень хотелось просто развернуться и уйти, но упускать такой шанс было нельзя. В голову пришла безумная идея, и нужно было решать очень быстро, потому что медлить было опасно. Того, которого он вырубил заклинанием в чувство будет привести проще, чем второго, но связать нужно было обоих.
- Есть мысль, - снова проговорил он. - Не хочешь их допросить? Вдруг они что-то знают? Поболтаем с ними, а потом отдадим аврорам. Или просто оставим здесь, пусть сами выпутываются. Что думаешь? - спросил Лиам уже отходя от девушки и снова доставая палочку. - Инкарцеро! - произнес он, и тут же две веревки крепко связали обоих нападавших. Лиам сосредоточился на ногах, конечно, они могут быстро раскусить его план, но перед этим он успеет поболтать с ними.

+1


Вы здесь » Elder: who tells your story? » Specialis Revelio » Seconds to save her [январь, 1979]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно