Juliana Moran & Silas Hawke
октябрь 1978 года | леса Великобритании
and she'll scream, and she'll shout
and she had a name
this is the last time I'll abandon you
and this is the last time I'll forget you
I W I S H I C O U L D
♫♪
Elder: who tells your story? |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Elder: who tells your story? » Specialis Revelio » let your anger rise [октябрь, 1978]
Juliana Moran & Silas Hawke
октябрь 1978 года | леса Великобритании
and she'll scream, and she'll shout
and she had a name
this is the last time I'll abandon you
and this is the last time I'll forget you
I W I S H I C O U L D
♫♪
Джулиана лежала в холодной постели и вслушивалась в тишину, опасаясь уловить звуки размеренного дыхания за своей спиной. Больше всего на свете она надеялась на то, что Сайлас ушел на охоту еще до рассвета и что он не увидит ее заплаканного лица, не станет задавать столь очевидных вопросов и ей не придется признаваться ему в том, как она зла на него, как его ненавидит. Всей душой и сердцем она ненавидела этого человека, которому обязана своей жизнь. Он ее палач и он же ее спаситель. Она полюбила его задолго до того как возненавидела и с каждым днем ей все тяжелее сдерживать одолевающие ее эмоции. С тех самых пор как она обнаружила в его сумке старый затертый свиток с предписанием о собственной казни, девушке так и не удалось задать тех вопросов, что так навязчиво роились у нее в голове. Пока она читала старый документ разоблачающий Хоука, ее сердце понемногу сжималось, а когда мужчина не пожелала объясниться и извиниться за содеянное и за свою страшную ложь, оно разорвалось окончательно. Разорвалось и кровоточит и по сей день, что выражается в не присущей для Джули холодности и отстраненности. День за днем она проводит в размышлениях о своей дальнейшей судьбе и порой ловит себя на мысли, что лучше было бы если бы Сайлас выполнил свою работу и прикончил ее где-то под стенами ее старой школы. И ей и ему наверняка было бы легче сейчас; ему не пришлось бы таскать ее за собой, заботиться о ней и переживать о том, чтобы ее не сожрал дикий зверь. Он причитает об этом при первом удобном случае и напоминает о том, что девчонка должна быть ему благодарна.
Она и была благодарна. Первые полтора года, что они провели, скитаясь от одной хижины к другой, волшебница запомнила как самое счастливое время в своей жизни. Она была свободна и буйство природы, после многих лет проведенных в стенах старого замка, казалось ей настоящей благодатью. А еще у нее был Хоук, который из угрюмого мужлана постепенно превращался в отважного рыцаря. Ну, это разве что в ее глазах, так как жизнь в диких условиях сделала его кожу боле смуглой и грубой, а вечно спутанные волосы собирали на себе не только грязь и листья, но иногда и мелких диких животных. То, что раньше она воспринимала не иначе как грубость и отсутствие каких-либо манер, со временем оказалось заботой, и пусть сам волшебник никогда в жизни не поинтересовался как она себя чувствует, не устала ли и чего бы она хотела отведать сегодня на ужин, его поступки говорили сами за себя. Он молча выносил ее из топи, в которую Моран засосало из-за своей невнимательности; он не сказал ни слова, снимая ее с дерева, на которое она залезла прячась от дикого кабана. Чем больше времени они проводили вместе, тем больше светловолосая привязывалась к своему спутнику. И дело совершенно не в том, что сама она не прожила бы в этих лесах и дня, а в том, что ей была приятна его компания.
Она спрашивала порой, пытаясь удовлетворить любопытство присущее любой молодой девушке, о его жизни, о том, что привело его в Ирландию и о том как они оказались в багажном вагоне в ту ночь, но он не отвечал и почему-то злился. Из уважения Джулиана пыталась поумерить свой интерес и откладывала этот разговор до лучших времен, но каждый раз реакция Хоука была одна и та же. Он злился, что-то недовольно бурчал и пропадал на несколько часов в лесной глуши, оставляя девушку в полном одиночестве у ярко пылающего костра. Но ей не было страшно, ведь в глубине души она знала, что случись что, Сайлас примчится незамедлительно. Он не оставит ее одну. Ему не все равно.
Это что же за извращенная форма привязанности, что за сорт мазохизма – таскать за собой недобитого зверя. Все сложилось бы совсем иначе, оставь он ее тогда на одной из станций в каком-то маленьком английском городке. Он мог избежать стольких проблем, коль хотел спастись сам, но зачем-то все-таки потащил ее за собой и тем самым обрек себя на двойное преследование. Спустя два года проведенных вместе, светловолосая могла бы предположить, что он так же привязался к ней, полюбил ее, но пусть это и больно, Моран смотрит на вещи здраво и понимает, Хоук не любит ее и не всегда позволяет любить себя. Быть может он сам считает, что не заслуживает любви, быть может сам способный на обман ждет подвоха и от нее. Всегда на чеку, всегда наготове нанести ответный удар.
Он не оставит ее одну, не оставил бы даже если бы ей пришлось умолять. Наверное, он совершенно ей не доверяет и боится, что она натворит дел или выдаст их невзначай в виду какой-то нелепой оплошности, на которую Джули более чем способна. Девушка вздыхает с облегчением осознавая, что Хоука нет и что у нее есть время привести себя и свои чувства в порядок. Впервые за несколько лет она мечтает остаться одна и ее не пугает то, что кроме этого мужчины в ее жизни нет больше ровным счетом никого. Она мечтает об этом и боится этого до дрожи в ногах, до истерики боится. В такие моменты она чувствует себя совершенно беспомощной, слабой и обреченной.
Сегодня ей приснился ночной кошмар привкус которого все еще чувствуется на губах. Во сне эти губы были разбиты в кровь, как это часто случалось при ее работе в доме английского Лорда. Мужчина издевался над девушкой, оскорблял и унижал ее; делал все, что его гнилой душе заблагорассудится пользуясь тем, что никого нет рядом. Да только во сне Джули рядом был Хоук. Он наблюдал, смотрел на нее с интересом, без капли сочувствия и с каждым новым ударом его легкая ухмылка все больше превращалась в презрительный смешок. Он наблюдал и наслаждался зрелищем, не пытаясь ничего предпринять.
Девушка села на кровати и запустила руку в спутанные волосы. Она была так зла на него сейчас… но окажись он рядом, глядя в его глаза, которые давно уже стали родными и любимыми, она едва ли осмелилась бы что-то ему предъявить. Беспомощная с ним и без него, бывает ли зрелище более жалкое? Он обнимал ее этой ночью, прижимая к себе, пытался уберечь от целого мира, но не смог уберечь ее от самой себя.
— Не приближайся ко мне! — все еще растрепанная и в одной только ночной рубашке девушка неловко топталась на одной ноге пытаясь одновременно и обуться и не сводить яростного взгляда с застывшего в дверях Сайласа. Она знала, что стоит ему заговорить, как все ее громкие речи вмиг обернутся против нее же. Его сдержанность и холодная рассудительность граничащая с равнодушием способны были любого выставить невменяемым, что уж говорить о Моран. — Я так больше не могу! Не могу, понимаешь?! — слезы потоком потекли по ее щекам и мир вокруг начал расплываться. Но даже сквозь слезы она четко видела – не понимает. Он не только не понимает, что здесь происходит, он в принципе не понимает в чем его вина и это ее просто убивает. Выворачивает наизнанку, заставляет кричать неистово и биться в истерике. А еще лучше бить его, так как в такие моменты особенно точно кажется, что грубой силой возможно втолковать кому-то истинную суть вещей.
Она сорвалась впервые с тех пор, как нашла злосчастный пергамент и узнала о том, что Сайлас был причастен к тому, что ее забрали из родного дома, что над ней издевались, истязали и в конечном итоге продали с торгов как какую-то вещь. Он не чувствовал себя виноватым и это просто сводило с ума. Подлец, он обманул ее, позволил ей полюбить себя. Но ее сердце и так разбито, едва ли она сделает еще хуже, запустив в любимого чем-то тяжелым. И в сторону Хаука летит старый деревянный стул и мокрая от слез подушка и даже полено, предназначенное для растопки камина.
— Оставь меня! Дай мне уйти, прошу! — оказавшись не способной выдать более или менее связного предложения и не обнаружив под рукой чего-либо, что можно было бы бросить в мужчину, волшебница не придумала ничего лучше, чем просто уйти. В этот момент эта затея казалась ей лучшей из затей. Ну, просто гениальнейшей идеей, до которой она должна была додуматься намного раньше. Лучше бы она ушла еще до того, как он возвратился домой. Он не запомнил бы ее бушующей зареванной истеричкой. Впрочем, она больше не обязана оказывать ему подобных услуг, сдерживать себя и стараться не доставлять неудобств.
К ее удивлению и глубочайшему оскорблению Хоук просто отходит в сторону, давая ей пройти. Не удосужившись даже попытаться ее остановить, тем самым мужчина сам поставил на себе крест в глазах Моран, которая стремительно выбежала из дома и устремилась в самую чащу леса. Голые сухие ветви царапали ноги девушки, цеплялись о ее рубашку, больно били по лицу. Она все никак не могла прекратить плакать и даже когда спустя некоторое время, а ей казалось, что она бежала по меньшей мере несколько часов, она выбилась из сил и просто упала на землю, в пожелтевшую листву, ее истерика не прекратилась. Осенний лес жил своей жизнью и размеренный звук дикой природы разбавлял громкий женский плач. Холодный осенний ветер казался безобидным, пока не начал пробирать до костей.
Отредактировано Juliana Moran (2016-09-04 15:10:25)
Одному было проще. Не нужно ни о ком думать, не нужно придумывать как и где переночевать. Путешествуя в одиночку, Хоук часто ночевал просто под открытым небом. Зимой было сложнее, но в палатке всегда было теплее чем на улице, и через охранные заклинания никто бы не прошел, разве что очень сильный волшебник. Но таких на своем пути Сайлас не встречал до того, как сбежал из Партолона.
Вот уже два года он спал с палочкой и ножом под подушкой, готовый в любой момент броситься на надеющихся застигнуть его врасплох врагов. Два года, как за его голову дадут хорошую сумму, а за живого в два раза больше, а если приведут еще и с девчонкой, то вообще можно купаться в золоте. Но Сайлас не позволит им забрать Джулиану. Он давно знал, что если их таки схватят, то он не дрогнув убьет девушку, лишь бы избавить ее от того, что ждет ее по возвращению в школу. Это будет не просто казнь, чтобы проучить остальных и наказать беглецов. Все будет куда хуже, и Хоук это знал. Он сам никогда не принимал участия в таких показательных расправах, и без него находились охотники за чужими страданиями, но наблюдал со стороны, и это было страшно. Даже ему, взрослому сильному волшебнику, было страшно. И поэтому он ничего не говорил девушке, и вел себя с ней как последняя свинья.
Порой она его выводила из себя так, что ему хотелось исполнить предписание, выданное ему два года назад, а потом вернуться в школу, повиниться, сказать, что девка его околдовала, что сила была в ней великая. Его раздражало ее желание узнать о его прошлом, о том, как он жил до школы, как попал в нее. Сайлас ничего не забыл, об этом напоминали шрамы, оставленные отцом на теле, на сердце и в голове. В физической силе Хоук уступал разве что разъяренному медведю, но психически он было сломлен, раздроблен на сотни кусочков, которые уже не склеить. Любой маггловский психолог сказал бы, что из него вырос социопат, именно социопат, и что рано или поздно в голове что-то щелкнет и Хоук станет самым страшным убийцей в Британии, потеснив Джека Потрошителя.
Но потом он снова просыпался рядом с девушкой утром и понимал, что никогда не поступит так. Хоук спал рядом с ней, чтобы защитить. Он обнимал ее ночью, когда ей снились кошмары, гладил по голове, вытирал слезы, потому что в темноте она не увидит сколько боли и печали в его глазах, когда он слышит, как она плачет, видит, как сутулятся хрупкие плечи. А днем он снова был груб и раздражен, но не на Джулиану, а на себя.
За все время, что они провели вместе, он ни разу не позволил себе ничего лишнего, видя по первости как она его боится, а потом было не до того. Но из головы у него Моран не выходила постоянно, и это его злило. Именно поэтому каждое утро, едва занимался рассвет, Сайлас уходил в лес. Он искал воду, охотился, собирал хворост. Что угодно, лишь бы не лежать и не смотреть на аккуратные черты лица, слушать ее размеренное дыхание и бороться с желанием обнять ее, прижать к себе.
Каждый день он проводил по нескольку часов в лесу, один. Ему было спокойнее одному, комфортнее, и он мог бы в любой момент бросить все и уйти. Все его пожитки всегда были с ним, а остальное он заработает, украдет, отнимет. Бросить к черту этот домик лесничего, в котором они планировали провести зиму, потому что куда-то идти по зимним лесам тяжело, и Джулиана могла простудиться, а лечить ее у него нет ни времени, ни желания. Он никогда не признается даже самому себе, что беспокоится за девушку, но все его поступки говорят именно об этом. Вытащить ее из топи, не сказав ни слова, спасти от дикого кабана, которого они потом съели на ужин, после очередной ссоры найти ее в лесу на какой-нибудь поляне, накормить сладкими ягодами и отнести к ночлежке. Все это Хоук делал молча, угрюмо, но с заботой, хотя всем видом и пытался показать ей, как она ему в тягость и не упускал случая напомнить об этом вслух.
Однако извиняться за свое прошлое он не собирался. Не он притащил ее в Партолон, не он над ней издевался несколько лет и потом продал в рабство. Ее страдания не его рук дело, хотя по его вине страдали многие другие. За восемь лет, что он ходил на вылазки из неблагополучных семей было выкуплено множество детей. После пятидесятого Хоук сбился со счета и решил убедить себя, что он спасает их от своей участи, но о том, какая участь их ждет в другой школе не хотел задумываться. Зачем взваливать на себя лишний груз? Ему было тяжело в школе, но вне ее стен было еще тяжелее. У него было куда возвращаться, у него были приятели, хотя Сайлас прекрасно знал, что дай им повод и они не моргнув глазом вонзят ему в спину кинжалы, а потом еще добьют каким-нибудь заклинанием. Он бы поступил также, отдай ему приказ кто-то из старших.
То, с какой ненавистью смотрела на него Джулиана больно кольнуло Хоука, но он оставался также холоден внешне. Она говорила, плакала, обзывала его, требовала чтобы он объяснился, но он молчал. Молчал и сейчас, наблюдая как девушка садится на кровати, а потом осознает, что он вернулся и в ее глазах снова просыпается ярость. Хоук думал, что она снова примется греметь мебелью и их скромными пожитками на кухоньке в углу, но нет. Она сорвалась, впервые с тех пор, как нашла свиток.
- И не собирался, - проговорил Сайлас, поставив в угол палку, которую он использовал как копье, чтобы ловить дичь, и бросив туда же сумку с несколькими зайцами. Не бог весть что, но на сегодня им хватит.
Он не понимал, действительно искренне не понимал почему она так злится. Ведь он спас ей жизнь, он спас ее от страшной мучительной смерти на глазах у всех учеников школы, вытащил из Ирландии, спрятал от всех глаз, благодаря ему она прожила два года и не попалась никому из рыщущих по всей стране агентов. Сайлас знал все их тропы, все лазейки, и знал куда они точно не сунутся - во владения оборотней. Поэтому зимовали они в чаще леса, где по рассказам местных деревенских, с которыми Хоук выпивал, чтобы разузнать побольше, обитала стая оборотней. Защитные заклинания и заговоренные обереги не позволят им даже учуять людей, но более надежной охраны им не найти. И Хоук не понимал, что еще ее не устраивает. Конечно, он мог бы спросить, сесть и поговорить с ней, попытаться понять девушку, узнать что именно ее так гложет, но был слишком горд для этого.
Он увернулся от стула, отбил подушку, а полено поймал прямо возле своей головы. Даже спустя столько лет, навыки приобретенные в квиддиче не оставляли его. Он мог бы швырнуть полено обратно, и убил бы ее одним ударов, освободив и себя, и ее от этого гнета, но полено упало на пол к ногам мужчины, а он лишь злобно глянул на девушку, которая кричала на него. По первому требования, Сайлас просто отошел в сторону и даже открыл дверь, мол, иди, тебя никто не держит. И она вылетела из дома, как птичка из клетки. А ее тюремщик от злости пнул стул, который она в него швырнула, с такой силой, что тот раскололся на пополам. Он никогда ее не держал, но сейчас ему казалось, что он насильно держал ее подле себя, боясь остаться с одиночестве снова, и заботой о девушке прикрывал свои страхи, которые обнажились именно сейчас, когда она заставила его выйти из себя, а потом и из дома.
Он стоял под тенью дерева и смотрел на хрупкую фигурку в ночной рубашке, которая содрогалась от рыданий. Найти девушку в лесу не составляло особого труда. Она оставляла столько следов и наделала столько шума, что Сайлас не удивился бы, если бы сейчас сюда сбежалась вся стая оборотней и парочка молодых и любопытных кентавров. Сколько времени прошло мужчина не знал, что начинал собираться дождь, а Моран была в ночной рубашке на холодной земле под порывами нарастающего ветра. Глупая, маленькая девочка. Хоук стянул свою куртку и тихо, почти бесшумно ступая по опавшим листьям приблизился к ней.
- Вставай, - проговорил он, присев рядом и накинув куртку ей на плечи. В его голосе не было ненависти, как в ее, было раздражение и злость, но он ее уж точно не ненавидел. Просто Хоук не позволял даже росточку надежды на то, что его можно полюбить, проклюнуться в его душе. Слишком много разочарований было в жизни. - Джули, поднимайся, заболеешь. Мужчина легко поставил ее на ноги, держа за плечи, и посмотрел в заплаканные глаза. Она его не видела, точнее видела, но не того, кем он был на самом деле. Моран придумала себе образ благородного спасителя, а он оказался злодеем. Но только в сказках злодеи влюбляются в прекрасную принцессу и становятся хорошим. Хоук никогда не станет прекрасным принцем, он навсегда останется злодеем, который влюбился в принцессу, а она его возненавидела. Это не было для него сюрпризом. Сайласа ненавидели все, начиная от родного отца и заканчивая самим Сайласом. Он ненавидел себя также сильно, как сейчас это делала Джули. И Хоук это не просто видел и знал, он физически ощущал это даже сильнее, как ощущал ненависть отца, хотя продолжал жить с ним до самой его кончины, не смотря на то, что тот всю жизнь над ним издевался. Вот и Джулиану он не бросит по собственному желанию, пока не убедится, что она сможет выжить без него, а он знал, что пока что не сможет. Ведь она даже обратную дорогу к их жилищу не найдет сейчас.
Джули упала дважды. Первый раз споткнулась и уткнулась лицом прямо в олений мох, которым был покрыт весь склон пологого оврага, коих в здешней местности было целое множество. Человеку незнающему ничего не стоило свернуть себе шею, сделав всего один неосторожный шаг. И, несмотря на то, что Моран прожила в этом лесу несколько месяцев, ее сложно было назвать осведомленной. Для беготни по лесам у нее был Хоук. Был… Девушка попыталась встать и уперлась рукой о ягельник из-под которого тут же полезли насекомые. Некоторые из них были достаточно крупными и противными для того, чтобы перепугать волшебницу и заставить ее закричать. Впрочем, тот истошный хриплый вопль, что она издала, едва ли можно было назвать криком. Зато у темноволосой появились силы подняться и она продолжила бежать. Темные пихты и сосны казались одной сплошной стеной и только время от времени их разбавляли карликовые ивы. Он рассказывал ей о том, что вслед за светлой полосой начинается лес настолько старый и густой, что даже днем в него не проникают солнечные лучи, а еще о том, что здесь обитают оборотни. Но девушке было плевать на осторожность и здравый смысл. Когда она упала во второй раз, она уже не смогла подняться. Земля пахла серой, а к мокрой от слез щеке прилип пожелтевший лист. Она пыталась его убрать, но добилась только того, что грязь с ладоней размазалась по влажной коже лица. Плевать.
Ее била дрожь. Джулиана пыталась понять, где именно находится и что с ней происходит, но не могла мыслить ясно. Шум листвы и клокочущее пение птиц, все вместе это было похоже на музыку, странную убаюкивающую музыку сквозь которую время от времени пробивался барабанный бой, который на самом деле был стуком ее собственного сердца или же шумом ее крови, отдающимся в ушах. Или же это был дятел или другой зверь, неведомое существо готовое свершить свой страшный ритуал. От этого звука замирало дыхание. Сил плакать не осталось, собственно как и слез. Она просто лежала на холодной земле и где-то там, на затворках сознания, она ясно хранила одну единственную правильную мысль: нельзя засыпать. Но глаза закрывались и казалось нет ничего приятнее, чем с головой окунуться в блаженную темноту, нырнуть в этот лес с головой и стать его частью, быть может, навсегда. И тогда и на ней прорастет олений мох.
Его голос казался чем-то далеким, чем-то что нарушало размеренную песню леса и Моран недовольно поморщила нос, пытаясь продлить мгновения блаженства подобные тем, которые человек испытывает за несколько минут до того, как ему доведется выбраться из мягкой и уютной постели. Его руки, такие сильные, такие теплые… самые теплые руки в мире. Хотелось, чтоб он обнял ее и никогда не отпускал, согревая своим теплом. Она так замерзла. Спустя мгновение и она стоит на ногах, Сайласу не стоило больших усилий поставить ее. И его голос уже не далекий, а разносится прямо рядом с ней, отчетливо и кажется, что очень громко. Сознание постепенно возвращается к темноволосой и буря эмоций новой волной захлестывает ее. Сперва она смотрит на него изучающим взглядом, немного наклонив голову в бок, будто именно с этого ракурса она сможет рассмотреть всю ту подлость и злость, всю ту гниль, что роится у него в душе. Но нет, внешне это все тот же мужчина, которого она любит, все тот же что предал ее. Девушка пытается отстраниться, пытается стоять самостоятельно, но ноги кажутся ватными. Положение в котором она сейчас оказалась является аллегорией ко всей ее жизни: она безвольная и хрупкая в чьи-то сильных волевых руках и самое страшное, что ей нравятся эти руки. Нравится контроль. Нравится прятаться за сильным и смелым, за тем, кто заботится о тебе. Но если все это время она ошибалась и на самом деле не пряталась за ним, а просто плелась сзади как ненужный тяжкий груз, как обязательство, которое он на самом деле не хотел, но вынужден был на себя взять. Или же он оставил ее потому, что хотел? Для чего? Негодование словно искра распалила в Моран гнев и девушка с невесть откуда взявшейся силой вырвалась из рук Хоука. С энергией вернулся и здравый смысл, если он вообще посещал ее сегодня, но избавляться от куртки она не стала, напротив, запахнувшись в нее в надежде унять дрожь, отдающуюся на зубах.
— Я просила оставить меня! Уходи, закончи ты наконец начатое! — Воспаленное от холода и продолжительных рыданий горло сделало ее голос хриплым и потому кричать громко не получалось. Слова Джули казались сухими, безэмоциональными, такими, какие она никогда в жизни не хотела бы услышать в свой адрес. Это слова из серии «уж лучше бы ты на меня орала». Но нет, словно уловив нужную чистоту и осознав, что прямо сейчас она способна резать его без ножа, она продолжала. — Как часто ты мечтал о том, чтобы избавиться от меня? Надеялся, что я заблужусь, утону в болоте или что меня растерзает дикий зверь? — Абсурд да и только, зачем тогда он постоянно вытаскивал ее из подобных передряг. Потому что совесть не позволяла? — Или совесть тебе не позволяла? У таких как ты есть совесть или вас лишают ее при приеме на работу? — Она приближалась к нему медленно и плавно, будто боялась спугнуть, будто была на охоте. Все как он ее учил, не издавая ни звука, не оставляя следов. — Или тебе было скучно? Я забавляла тебя? Развлекала? Делала все то, чему меня учили, но только не для них, а для тебя. — Ее слова становились все тише. — Но я полюбила тебя. — Произнесла она шепотом, приблизившись к самому его уху. А затем резко отстранилась.
Она замахнулась и смачная пощечина прилетела по лицу Хоука. Недостаточно сильная для того, чтобы пошатнуть его, но достаточно внезапная и резкая для того, чтобы застать его врасплох. А затем еще одна и еще. Он стоял как скала, крепкий, нерушимый, а она не знала как извернуться для того, чтобы причинить ему боль хоть немного схожую с той, что сейчас испытывала она. Куртка слетела с ее плеч и упала под ноги. Пламя страсти согревала ее лучше любой куртки. Со следующим ударом она расцарапала кожу его лица и когда Моран взглянула на свою ладонь, на поверхности которой кровь смешалась с грязью, она содрогнулась так, будто это не его, а ее сейчас ранили. Она сжалась и невольно пригнулась, будто ожидая, что сейчас последует ответный удар.
Отредактировано Juliana Moran (2016-09-14 02:16:12)
Он никогда не был добрым и хорошим, и даже не пытался таковым быть. Сайлас никогда не знал ни доброты, ни радости. Вся его жизнь насквозь была пропитана страданиями, ненавистью, злостью, обидой. Каждый шрам на его теле был напоминанием ему о том, что он плохой. Особенно те, что украшали его лицо. Тонкая белая линия слева от виска до подбородка и две пересеченные на правой щеке. Подарок отца на восьмилетие. Сайлас до сих пор помнил тот день, будто он был вчера. Он помнил каждый день побоев, каждое едкое слово, сказанное ему тем, кто по всем канонам должен был его любить, но воспитал в нем лишь ненависть к себе и окружающему миру.
Хоук не винил девушку за ее агрессию, за ее ненависть к нему и то, что он делал. Но он винил ее за неблагодарность, за то, что она не хотела понять на что он пошел ради того, чтобы вытащить ее. Ведь как было бы все просто убей он ее тогда. Его бы искали, но не долго. Но он пошатнул репутацию глав школы не только перед учениками, но и перед теми, кто там работал. Сайлас показал им, что можно ослушаться, что авторитет главных не так непоколебим как казалось раньше, раз столь давний и проверенный охотник решил сбежать, прихватив с собой девчонку.
Моран вывернулась из его рук, а Хоук не удерживал. Он знал, что если попытается будет только хуже. Но она продолжала бить его в самое больное, сама того не осознавая. Может быть, если бы он рассказал ей, если бы знал, как рассказать, как открыться, то все было бы иначе сейчас, но Сайлас не умел. Он привык добиваться всего силой. Женщинам нравилась его суровость, загадочность, его смуглая обветренная кожа, грубые руки. Он был таким плохим парнем из фантазий любой девушки, и каждая была уверена, что вот именно ее он полюбит и изменится, но ни одной не везло. До того дня, полтора года назад, когда Хоук вытащил Джулиану из болота. Именно тогда он впервые понял насколько дорога стала ему эта девочка. Еще две недели он выхаживал ее от простуды, потратил последние оставшиеся у них деньги, чтобы купить ей новые ботинки вместо тех, что уже прохудились. Но она ничего этого не знала. Он просто приносил и отдавал, молча, с таким лицом, будто весь мир ему должен, а сказать прямо что у него на душе не мог, зачерствел и обветрился, как и его лишенное эмоций лицо. Но сейчас эмоции били через край и даже Хоук не мог сдерживать свою злость и обиду.
- Закончить начатое? - переспросил он, глядя в глаза Джулианы. - Убить тебя здесь в лесу? Или может отвезти в Партолон и отдать им? Ее слова били без промаха, точно находя свою цель в душе мужчины. Ему хотелось взять ее за плечи и как следует встряхнуть, крикнуть на нее, чтобы она, наконец, раскрыла глаза, увидела все так, как оно есть, а так как ей хотелось или так как он заставил ее придумать. Наверное, это он был виноват в том, что позволил себе лишнего. Позволял ей холодными ночами прижиматься к нему, чтобы согреться, проявлял излишнюю заботу, вместо того, чтобы подготовить ее к суровой жизни в бегах, позволил себе полюбить ее. И теперь за это все он получал по заслугам.
Сайлас молча слушал и лишь плотно сжатая челюсть и глаза выдавали его напряженность. Будь он чуть слабее, то уже сломался бы под ударами слов Моран. Каждый вопрос, каждая фраза будто нож, который вонзали в тело Хоука, но он стоял крепко, будто каменная глыба, врытая в землю. И только ее последняя фраза заставила его дрогнуть. Что-то в нем сломалось, будто кирпичная кладка стены, которой он отгородился от всего, треснула, обнажая миру добрые серые глаза и удивленное, а не застывшее лицо. Таким Сайласа никто не видел уже много лет, и если бы Джулиане не была так ненавистна сама мысль о том, что она полюбила его, то она увидела бы это.
Звонкая пощечина вернула все на свои места. Только первая пощечина заставила его отвернуть голову, и то потому что он ее не ожидал. Все последующие он принял глядя на девушку, и только когда резкая щиплющая боль резанула щеку, его губы дернулись в усмешке.
Она ждала ответного удара, а у него от этой мысли сердце едва не разорвалось. Воспитанная в страхе, в бесконечных побоях и угрозах, она ждала того же от него. Но ведь за два года он ни разу не тронул ее и пальцем. Да. он кричал на нее порой, срывался, но никогда даже не думал о том, чтобы ударить.
- Теперь верю, что полюбила, - произнес Сайлас, оглядывая маленькую съежившуюся фигурку перед ним. Кровь из царапины поползла вниз по щеке, прочертив несколько дорожек на шее и покатилась дальше за воротник рубашки. - Видишь шрам? - Хоук ткнул пальцем в висок. - Это мой отец меня так любил. Вот это тоже. Он продемонстрировал ей когда-то давно сломанную руку и то место, из которого торчала кость перед тем, как ее вправили целители. Теперь настала его очередь говорить, но слова застревали где-то в горле, не давая даже вздохнуть. Он думал, что уже давно пережил и перерос все свои детские травмы, но только сейчас он во всей мере осознал, что любовь к нему можно проявлять только так, только через побои, и Моран это сейчас доказала.
- Каждый день, - наконец, ответил мужчина на все вопросы Джулианы сразу. - Каждый день я думал о том, как избавиться от тебя. Думал, что нужно было не заступаться за тебя тогда, не рисковать собственной жизнью, чтобы вывезти тебя подальше от школы. Он не пытался ударить побольнее, но в глубине души очень этого хотел. Все детские обиды он хотел выместить на этой девочке, которая сейчас стояла перед ним и ждала когда последует расплата за содеянное ею. Но Хоук не спешил ее бить, и не собирался. Ему было жаль ее, именно поэтому Сайлас сохранил ей жизнь тогда, именно поэтому таскал с собой и вытаскивал из передряг, пока сам не влюбился как последний глупец, пока едва не потерял ее в том болоте. Но как было рассказать ей об этом?
Когда Хоук сделал шаг вперед чтобы поднять куртку с земли, Джулиана еще сильнее сжалась в комок. Она сейчас была такой маленькой, что он рядом с ней чувствовал себя просто каменным великаном, который вот-вот раздавит несчастную девушку. Снова больно кольнуло и сжалось сердце. Да, ему хотелось ее ударить, был момент, когда хотелось влепить ей пощечину, заставить замолчать, подумать над тем, что она говорит, заставить увидеть что все куда сложнее, чем она думает. Но он сдержался прекрасно понимая, что если ударит, то это разрушит все, даже то, что уже казалось разрушено еще был шанс восстановить, но если он поднимет на нее руку, то навсегда сломит ее дух, который только сейчас начал просыпаться, выпуская на волю настоящую Джулиану Моран, а не куклу из Партолона.
Полюбила, - снова эхом отозвалось в голове. Он стоял так близко, что ощущал кожей, как она дрожит. Был ли это холод, страх или ненависть к нему, или все сразу, но глядя на нее он уже не жалел, что перечеркнул десять лет своей жизни, сбежав и прихватив ее с собой. - Они бы убили тебя, медленно и мучительно, в назидание остальным. Сайлас не знал, как ему сказать, что он ее любит, что это чувство уже очень давно живет в нем. Все что он мог это заботиться о ней, надеяться, что однажды она поймет все сама, но в итоге все вышло не так как он планировал.
По-прежнему слишком близко. Еще недавно такая близость рассматривалась им лишь как попытка согреться ночью, или дурной сон, или просто порыв во сне, но сейчас все было иначе. Они оба вывернули наизнанку все свои чувства и теперь оставалось дождаться, когда напряжение дойдет до точки кипения. Первым сдался Хоук. Он вытащил из-за пояса огромный охотничий нож, плечи девушки вздрогнули, и протянул ей рукоятью. - Один удар вот сюда, и ты навсегда от меня избавишься, - указав пальцем на то место на своей шее, где была сонная артерия, проговорил мужчина, глядя ей прямо в глаза и видел там страх и ужас от его предложения. - Обычно в конце сказки злодея. безнадежно влюбленного в героиню, побеждают, так что, давай, принцесса, решай. Это твой шанс на счастливый конец. Он говорил с такой горечью, будто уже давно готов был умереть, но сам не мог этого сделать, а другим не позволял. Но ей он сопротивляться не будет. Хоук признался, сказал правду по всем пунктам и теперь только в ее руках простить его и дать шанс снова наладить хрупкое партнерство, или убить его и дальше идти самостоятельно.
Вы здесь » Elder: who tells your story? » Specialis Revelio » let your anger rise [октябрь, 1978]