Гойл открыл глаза. Мир перед ним завертелся в бешеном круговороте красок, в ушах зашумело и к горлу подступила тошнота. Он попытался пошевелиться, но тело пронзила такая острая боль, что только-только начавшие приобретать очертания предметы провалились в совершенную темноту. Зак замер, надеясь, что боль уйдет, перестанет глодать его ставшее беспомощным тело, и опять уляжется, как собака у его ног. Кажется, прошла целая вечность перед тем, как молодой мужчина вновь сумел распахнуть глаза. Он обнаружил себя, сидящем на грязном снегу под одним из мостов маггловской части Лондона. Над его головой шумела многокилометровая трасса, дрожали бетонные блоки от проносящихся по дороге автомобилей и в такт им вибрировал металлический хребет массивной постройки. Прямо напротив неторопливо текла река, поблескивая в ночи отражением миллионов огней. Лед так и не сумел сковать ее, только у самого берега жадно салился своими наростами.
Под мостом были люди: несколько бродяг обступили железную бочку с полыхающим в ней огнем и, протянув над пламенем руки, грели свои раздувшиеся на холоде, почти синие пальцы в рваных перчатках. Они не решались подойти ближе, только кидали любопытные взгляды на своего неожиданно объявившегося соседа и переговаривались низкими сиплыми голосами.
Зак сделал попытку подняться, но боль, очнувшись, вновь вгрызлась в его плоть. Ему казалось, что каждую клеточку его молодого, сильного тела разрывает на части, что жилы его трещат и рвутся с омерзительным влажным звуком, что кости ломаются, стоит только вдохнуть поглубже. Единственное, на что маг оказался способен – чуть повернуть голову в сторону. Почти вся правая сторона его темно-синей мантии пропиталась чем-то липким. На подтаявшем снегу расплылись алые пятна крови, огнем горевшие в тусклом свете жалкого костра. Только сейчас Гойл осознал, как силен кислый запах металла, от которого щекочет ноздри. Его чистая, идеальная кровь, позволяющая таким, как он чувствовать себя особенными, вытекала из мужчины непрерывным, медленным потоком, словно доказывая то, что она ничем не отличается от крови обычных людей. Она просачивалась сквозь толстую ткань зимней мантии, подбитой песцом, сквозь простую футболку, в которой Зак был, когда его застали врасплох, и, шипя, падала на снег, расцветая на нем, как бутоны роз.
Мужчина, сотрясаясь от дрожи, приподнял ткань и с отвращением увидел глубокую рану, вспарывающую его бок от самого бедра и идущую выше, так высоко, что она терялась на лестнице ребер, чтобы ручейком повернуть к шее и замкнуться у нижней челюсти. Гойл ощущал, как она пульсирует, с каким трудом ему самому удается поворачивать голову, шевелиться, даже дышать. Вокруг раны запеклась кровь, но стоило только попытаться привстать, и она жадно распахнула свои едва сошедшиеся края, и стала кровоточить с новой силой.
- Чтоб тебя! – просипел он. Перемазанные алым пальцы попытались найти волшебную палочку в карманах мантии, но наткнулись только на холодную кость игрального кубика. Должно быть, второй он умудрился потерять. Почему-то эта мысль вызвала в Заке легкую тоску, затмившую собой факт того, что он остался совершенно беспомощным без своего магического оружия. Преодолевая слабость, волшебник поднялся, ладонями опираясь о шершавый бетон и оставляя после себя кровавые разводы на талом снегу.
Что ему теперь делать? Куда идти? Где остановиться, чтобы залечить раны? Можно ли их залечить или Закари Гойлу предстояло подохнуть под мостом, как какому-то бродяге? Он поморщился, попытался вдохнуть холодный, колючий воздух, в котором пахло болотистой водой, солью и дымом от горящих веток. Произошедшее свалилось на плечи волшебника той же тяжестью, с какой мог бы упасть на него этот огромный бетонный мост. Мир, раньше казавшийся Гойлу открытым и полным возможностей, вдруг обернулся волком, оскалившим пасть, со вздыбленной на загривке шерстью. И в этом мире, представившемся волком, Зак точно знал только одно: Лана его предала.
Как быстро все, что было ему интересно и дорого обернулось прахом, рассеявшимся по зимнему ветру; с какой скоростью твердая почва под его ногами стала болотной жижей; одним щелчком Пожиратель Смерти, наследник богатой и уважаемой семьи стал никем. Просто крысой, трусливо прячущейся под мостом бок о бок с теми, кого мир точно также выбросил на обочину жизни.
Ноги едва держали Гойла, холод, сперва разливавшийся только по конечностям, поднялся к самому сердцу, к груди, боясь пока тронуть только кровоточащую рану. Если Зак не выберется отсюда поскорее, он совершенно точно умрет если не от потери крови, то от мороза. Но куда? Гойл обернулся, словно ожидал найти ответ в окружающем его пейзаже, но увидел только грязную мешанину снега, с валяющимися обертками из-под сладостей, несколько разбитых бутылок и неизвестно откуда взявшийся разодранный ботинок. К матери и отцу ему путь заказан: их фамильное поместье станет первым местом, где Пожиратели станут его искать. Идти к Рабастану он не мог сразу по двум причинам: и потому, что ставить лучшего друга перед выбором было бы слишком бессердечно, и потому, что Гойл готов был поклясться, что за одной из прорезей серебрящихся масок, он увидел змеиные глаза старшего из братьев.
- Вы про этого говорите, мистер? – голос одного из бродяг, греющихся у бочки, заставил Закари резко обернуться. Словно этого и ожидая, миллиарды стрел пронзили его торс, войдя в кожу вместе с древками. Гойл увидел, что к фигурам у костра прибавилось еще несколько человек. Его заторможенный мозг подал сигнал мышцам слишком поздно, когда двое высоких мужчин, отделившись от остальных, шагнули в сторону волшебника. Длинные мантии заструились по снегу, серебром вспыхнули маски, зажатые в руках, и в отблесках мчащихся по шоссе машин, Зак узнал лица неожиданных гостей. На щеке одного из Пожирателей длинной петлей тянулась глубокая царапина, и Гойл испытал чувство, подобное гордости от того, что сумел хотя бы немного потрепать этих сукиных детей.
- А мы гадали, куда ты пропал. Ушел на самом интересном месте. Разве с друзьями так поступают?
- Заскочу на следующую вашу вечеринку, - осклабился волшебник. Слова толкались в горле, кровью пенились на губах. – Только не забудь прислать приглашение.
- О, на счет этого можешь даже не волноваться, - один из магов стал медленно поднимать волшебную палочку. – Получишь его прямо сейчас.
Вспышка грязно-рыжего света, похожего на лучи заходящего солнца, пронеслась у самой скулы Закари, когда он, из последних сил стараясь удержаться на ногах, крутанулся на месте и аппарировал, так и не сумев четко представить место своего прибытия.
Снег вновь ударил ему в лицо, запорошил истерзанную, вымоченную в крови мантию, когда волшебник ничком свалился на землю. На этот раз ему не удалось сдержать стона, рвущегося из груди, и Гойл зарычал, как раненный зверь, загнанный в угол, в бессилии и ярости принимаясь кататься по жестким, покрытым коркой наста, сугробам, повсюду оставляя за собой багряные следы. Он успокоился лишь после того, как боль вновь завладела всем его естеством, вцепилась в ребра, лишая сил и рассудка. Перед глазами запрыгали черные пятна, правую руку сковало судорогой, и Закари перевернулся на живот, поднимая голову.
Он оказался на незнакомой улочке, в окружении одноэтажных, аккуратных домиков. Стояла абсолютная тишина. Окна смотрели на него либо плотно затворенными ставнями, либо темными провалами, похожими на слепые глаза мертвецов. И лишь в одном окошке, том, что нелепо торчало у самой брусчатки, слабо, как огонек колеблющейся свечи, горел свет. Не понимая, что именно он делает, лишившись всей своей осторожности в новой вспышке дьявольской боли, Гойл, пошатываясь и прижимая ладонь к окровавленному богу, поднялся и направился к деревянной двери, грубо обитой железом.
На его первый удар никто не отозвался. Не было слышно шагов и в ответ на второй, и, в конце концов, Зак, как медведь, навалился плечом на вздувшиеся от влаги доски. И только тогда дверь поддалась и, скрипнув, отворилась внутрь. Волшебник увидел предметы обихода в крохотной комнатке, заваленной хламом, на него дохнуло теплом и запахом пыли, он сделал шаг и мешком свалился на спускавшиеся вниз каменные ступени. Мир шатался, дрожал, как судно корабля, Зака мутило, от боли щипало глаза, но сквозь пелену он сумел различить узкое личико девушки, склонившейся над ним, ее спутанные пшеничные волосы и беззвучно двигающиеся губы.
- Помоги мне, - прохрипел Гойл, стискивая влажными от снега и крови пальцами тонкое девичье запястье, не задумываясь, что, возможно, причиняет светловолосой боль. – Помоги. Пожалуйста.
Отредактировано Zachary Goyle (2016-09-20 14:04:01)