Лола все никак не могла унять дрожь, волнами разносившуюся по ее телу. Виной тому был отнюдь не прохладный августовский вечер и даже прикосновения брата не помогали волшебнице прийти в чувство.
— Морган, — еле слышно проговорила Лоррейн — Морган, отпусти, мне больно! — на этот раз волшебница бросила на старшего брата раздраженный взгляд. Один внешний вид Элдертона наводил на мысли о том, что мужчина в стельку пьян, ну а о том, что он все еще способен воспринимать информацию, свидетельствует его мертвая хватка, с которой он вцепился в предплечье своей младшей сестры.   
Так они и стояли, молча наблюдая за тем, как министерские работники в форменных мантиях закрывают замок на воротах, ведущих к их фамильному поместью. Лоррейн вздрагивала каждый раз, когда слышала, что неподалеку кто-то трансгрессировал и каждый раз она боялась, что это был Алекс. Нет же, она хотела увидеть брата, но от одной только мысли о том, что ему довелось пережить, девушке становилось дурно и темноволосая с неохотой признавала, что пока не готова к этой встрече. Рядом с ней находился не тот брат, но сейчас это был лучший из возможных вариантов и только потому рейвенкловка готова была терпеть причиняемую ей боль. Уж лучше она будет страдать телом, по меньшей мере, это на время отвлечет ее от душевных терзаний, которые обволакивали ее изнутри, грозясь в любую секунду вырваться наружу. Будь то слезы или самая настоящая истерика, всего этого будет недостаточно для того, чтобы выразить всю горесть ее утраты и описать ту рану, которую нанесла ей ее мать своим предательством.
Легкий ветер разглаживал складки тонкого хлопкового сарафана, подол которого норовил взмыть вверх с каждым новым порывом холодного воздуха, но девушке было наплевать. Она стояла, невольно прижавшись к старшему брату, которого и вовсе силой вытащили из его собственной спальни. Стараясь не утратить остатки своего мнимого величия, Морган затягивал пояс на своем домашнем халате и разминал шею, словно готовился к бою. Он был необычайно молчалив и все вокруг могли ошибочно принять его за потерпевшего, за шокированного и убитого горем сына, который только что узнал о том, что лишился отца. Но Лоррейн знала Моргана, соответственно она понимала, что все совершенно не так. По всей видимости, он был настолько глуп и настолько пьян, что объединив эти два привычных для себя состояния воедино, оказался не способным произнести хоть что-то связное.
— Она там. — прохрипел Элдертон, уставившись на Лолу своим безумным взглядом. — Она осталась там, а я здесь! — С этими словами волшебник рассмеялся так громко, что все присутствующие уставились на него с недоумением, а кто-то даже с сочувствием. Очень скоро истерический смех перерос в пронизанные злобой крики и вот наследник Элдертона повис на заборе собственного дома, беспомощно протягивая руки сквозь кованные решетки ограды.
Неужели он способен почувствовать то же, что чувствует она? Неужели его так же поразило то, что их мать стоит на крыльце дома и смотрит на них холодным, безразличным взглядом. Наблюдает за тем, как ее родных детей выставляют за порог и не пытается предпринять и попытки воспрепятствовать последней воле своего мужа. Разумеется, в руках у нее сжат лист пергамента, точно такой же имеется и у Лоррейн. Это копии завещания их отца, который, по неведомым никому причинам, распорядился о том, что в случае его скоропостижной кончины ни одни из его троих детей не сможет переступить порог их собственного дома и когда-либо еще вступить в контакт с его женой, их матерью. Для чего, ради чего или же кого он это затеял, Лола не могла думать о таких вещах, не сейчас, ведь она еще не до когда осознала, что ее дорогого папы больше нет в живых. И, кажется, ее любимая мать тоже только что оставила ее навсегда. Холод и одиночество, вот что чувствовала темноволосая каждой клеточкой своего продрогшего тела.
— Скажите, пусть не трогает мои вещи! Какого черта? Какое право вы имеете так со мной обращаться?! Анита, дорогая, я иду к тебе! — Ну конечно же, как вообще она могла допустить мысль о том, что в Моргане осталось что-то от человека, любящего сына или воспитанного юноши, которым некогда хотели видеть его родные. Очевидно в доме осталась одна из его многочисленных шлюх, которую, по каким-то неведомым никому причинам, служители правопорядка забыли выпроводить из особняка. Старший Элдертон даже не смотрел в сторону своей матери, впрочем, Шарлотта тоже не утруждала себя попытками наладить зрительный контакт с неблагодарным сыном. Но вот с дочерью. Женщина не сводила с Лоррейн глаз и девочке начинало казаться, что мать испытывает ее, ждет, когда она разрыдается, упадет на колени или попытается пробиться обратно в дом, повиснув на заборе рядом с братцем. Только подобного рода мысли все еще поддерживали Лолу и когда, наконец, показался Алекс, девушка не проронила ни слезинки.
Над домом взмыла стая воронов, омрачив и без того печальный вечер своими зловещими криками. Девушка знала наверняка, что где-то там, в темных комнатах сейчас разрывается ответным криком Чейнсо. Как же так, неужели они не позволят Александру забрать свою птицу? Волшебница все никак не хотела отпускать брата, сжимая его в своих объятиях настолько сильно, насколько была способна. Она не могла, не хотела смотреть ему в глаза, не хотела видеть в них его боль, которая моментально станет ее болью.
— Это так ужасно, Алекс, так ужасно, — шептала она ему на ухо, ощущая как горькие соленые слезы текут по ее щекам.

Не было никакого смысла доставать свою волшебную палочку. Даже смерть отца не дает ей права использовать магию вне школьных стен и только этот факт да толика благоразумия, которая не покинула опьяненную горем темноволосую, спасла министерских работников от участи подопытных кроликов, на которых Лола с удовольствием испробовала бы все известные ей заклинания, способные нанести хоть какой-то ощутимый урон. Но едва ли запрет на использование магии мог остановить разъяренную волшебницу в ее попытках защитить родного брата от мужчины, который уверенной рукой направил палочку Алексу в спину. Разумеется, он имел на это полное право, право, которое дал ему их отец. Ричард знал, что ему не придется беспокоиться за свою рассудительную дочь, но он должен был понимать, что его сыновья не сдадутся без боя, не отдадут все за просто так, не позволят лишить их самого дорогого. И речь здесь не о нажитом имуществе и не об отцовских деньгах; дело не в дорогом убранстве, которым изобилует их дом и от которого девушки Моргана приходят в неописуемый восторг. Каждому из них было за чем вернуться в родные стены: будь то любимая птица или школьный учебник, старая фотография, личная переписка или кулон, подаренный отцом на одиннадцатый день рождения Лоррейн. Этот мрачный дом таил в себе все ее надежды и мечты о светлом будущем, все ее переживания и немало секретов. Но скорее она провалится сквозь землю, нежели попытается пройти мимо этой женщины, которая теперь казалась ей чужой. Где-то глубоко в душе Лоррейн все еще подпитывала надежду на то, что все далеко не так просто и что любящие родители поступили так только потому, что на то у них имелись веские причины. И что мать так холодна на вид только потому, что так будет лучше для нее. Но на ум не приходило ничего толкового и странное поведение Шарлотты воспринималось именно так, как она того и добивалась. Юная Элдертон готова оставить все свое имущество, всю свою жизнь во владениях этой ведьмы.
— Вы не посмеете, не посмеете! — Девушка кричала на распорядителя отцовского завещания, намеревающегося выполнить свою работу, что подразумевало под собой устранение нарушителей и лиц препятствующих и противоречащих последней воле покойного мистера Элдертона. Алекс стал тем самым форс-мажором, которого чиновник пытался избежать и стоило молодому человеку перемахнуть через высокий черный забор, как мужчина, не долго думая, решился на крайние меры по ликвидации неблагоприятных обстоятельств. Никто так и не узнает, какое именно заклинание он подготовил для юного нарушителя, так как отчаявшаяся Лоррейн повисла на его руке и, пресвятая Моргана, готова была впиться в нее зубами, если бы  мужчина не пожелала отступить. — Не посмеете! — Зло проговорила она даже не догадываясь, что слова эти прозвучали скорее жалостливо и обреченно. Быть может именно это и помогло ей достучаться до сурового волшебника, который вырвался из ее хватки с легкостью, с которой отдирают с подошвы новых ботинок опавший пожелтевший лист. Министерский работник только отмахнулся от заплаканной девушки и, спрятав волшебную палочку во внутренний карман мантии, быстрым шагом направился по направлению к дому.
Мораган так и не успел спрыгнуть с открывающихся ворот и в виду нарушенной координации и врожденного отсутствия гибкости, незамедлительно свалился прямиком на газон, проехавшись лицом по влажной от вечерней росы траве. Это, по всей видимости, немного его отрезвило, так как старший Элдертон сразу же попытался встать и когда у него ничего не получилось, принялся осыпать присутствующих оскорблениями, некоторые из которых Лоле доводилось слышать впервые. И, несмотря на всю неприязнь к своему старшему брату, волшебница не могла и не хотела позволять кому бы то ни было насмехаться над ним в этот час, в это минуту, в момент их общего горя. Она подошла к молодому человеку и попытки с третьей ей удалось помочь ее немаленькому брату подняться на ноги. Но вместо слов благодарности только развивающийся по ветру пояс халата и подлетающий в воздух домашний тапок. Мгновение и  Морган опять оказывается лицом в земле, да только на этот раз его встречает не мягкая трава, а колючий щебень. Ну и поделом ему.
Во всей этой суматохе девушка не сразу замечает, что перестала плакать. Нет, ей не стало легче, напротив. Просто рядом ни оказалось никого, кому она могла бы довериться, перед кем осмелилась бы показать себя слабой. Словно в подтверждение этих мыслей, появившийся из-за ворот Алекс буквально одним своим видом доводит темноволосую до истерики. Лоррейн не может прекратить плакать, не хочет этого делать. Она тоскует по своему отцу, по матери и их старой жизни. От осознания того, что впереди их ждет неизвестность, становится только хуже и объятия брата начинают казаться единственным, что способно защитить ее от всепоглощающей холодной темноты, которая то и дело норовит окутать ее с головой, проглотить, поглотить и унести в будущее, которое на данный момент не представляется волшебнице ни чем иным, как густым липким туманом, через который не пробиться солнечному лучу. — Что с нами будет? Что будет дальше? — Охрипшим голосом шепчет девушка, опуская голову на левое плечо брата.
Лоррейн преследует неприятное ощущение, что кто-то наблюдает за ними со стороны. Если это кто-то из министерских чиновником, Мерлин их упаси, ничем хорошим это не кончится. Но стоит девушке развернуться, как она перехватывает взгляд брата, который вглядывается куда-то в лесную чащу. Там у колючих кустов, прислонившись о ствол многовекового дерева, стоит небольшого роста человек и будто дожидается своего часа. Благоприятного момента, который, казалось бы, и вовсе может не наступить. Элдертонам не требуется много времени для того, чтобы узнать своего дядю, правда они еще не решили уместно ли будет кидаться к нему в объятия и актуально ли будет сообщить ему о том, что их семейная поездка, по всей видимости, отменяется.  Или все же нет?

Майлз Элдертон всегда был отшельником и не до конца освоил манеру общения с другими людьми. Именно поэтому Лола долгое время принимала его хмурый взгляд и натянутую улыбку за появление неодобрения и намек на то, что им здесь не рады. К слову, здесь – в маленьком домике у озера где-то последи Глендалоха, в Богом забытом месте, идеальном для охотников, чудаков и колдунов, к которым и относился дядюшка Майлз, Элдертоны и обрели свой новый дом. Лоррейн досталась узкая кровать на самом чердаке, здесь же располагалось и пристанище Александра. Последнего, казалось, ничуть не смущала кардинальная смена обстановки. Можно было подумать, Алекс находился в неком предвкушении от этого мистического места, как и от  младшего брата их покойного отца.
— Как тебе все это? — Тихо поинтересовалась волшебница, осматривая свою новую комнату. Рюкзак с парой случайных вещей выброшенных из окна их дома да черный ворон, это все что у них осталось, не считая друг друга. По деревянным срубам забарабанил дождь и все вокруг показалось еще более печальным чем было до этого.